Ящер [Anonimus Rex] - Эрик Гарсия

Эрик Гарсия

Ящер

[Anonymous Rex]

Моей жене Сабрине,

которая для меня и базилик, и майоран, и кориандр одновременно

И моим родителям, Мэнни и Джуди, всегда заставлявшим меня переодевать носки.

Их вера бесконечна

Прежде всего я благодарен Барбаре Зитвер Элиси, величайшему литературному агенту исследованной вселенной (и во всех отношениях прекрасному человеку), без которой эта книга выглядела бы совершенно иначе и, возможно, до сих пор пылилась у меня дома на полке.

Благодарность размером с Т-Рекса Джонатану Кэрпу, моему редактору в «Рэндом Хауз/Виллард», который разглядел в смоляных ямах романа нечто яркое и блестящее, помог мне все это вытащить и выскоблить.

Еще спасибо тем, кто прочитал эту книгу в исходном виде и чья критика была исключительно конструктивной, друзьям и родственникам, всегда готовым оказать помощь и поддержку: Стивену Соломону, Алану Куку, Бену Рознеру, Джулии Шайнблатт, Бретту Оберету, Мишель Куне, Робу Курзбану, Кристал Райт, Беверли Эриксон и Ховарду Эриксону.

Я никогда не был по-настоящему крутым, но я стараюсь. Я стараюсь изо всех сил.

1

Что и говорить, за вечер я набрался базиликом так, что мало никому не покажется. Полветочки в «Тар-Пит-клубе»,[1] четверть в сортире, половину, следуя сюда по сто первой магистрали, еще две, ожидая в машине, и вот теперь в голове затуманилось, и меня прихватило, да так, что я готов гоняться за кончиком собственного хвоста. Базилик оказался свеженьким, целых полфунта из торгового дома Джоя, что на авеню Ла Бреа. У Джина, кладовщика, есть тайный запас для особых клиентов, и хотя его расположение стоит подчас пятерки-другой сверху, считай, ты не знал базилика, пока не попробовал его из Джинова Особого Запаса. Сначала чувствуешь приход и жаждешь кайфа, и снова жаждешь его, и опять, а когда он приходит наконец, то не можешь понять, как, черт возьми, ты без него обходился.

Фотоаппарат с открытым объективом тяжело болтается у меня на шее, будто тащит за собой, умоляя действовать. Все хуже некуда в этой дерьмовой узкопленочной «Минольте», купленной за сорок баксов, но нельзя же шпионить вовсе без камеры, а я за прошлый месяц заработал слишком мало, чтобы вызволить из ломбарда свою нормальную технику. Вот почему мне нужна эта работа. Поэтому, а еще из-за взноса по закладным. Из-за машины. И кредитных карт.

Темноту разрывают две медленно ползущие по улице фары. Вспыхивает оранжевая мигалка. Частная полиция. Я вжимаюсь в сиденье. Я маленький. Меня не заметишь. Машина следует мимо, задние огни омывают мирное предместье бледно-красными струями.

В доме напротив — с идеально ухоженным газоном, псевдогазовыми фонарями, бетонной дорожкой — ждет меня, возможно, главный приз месяца. В старые добрые времена это могло бы означать дело, способное принести где-нибудь от двадцати до пятидесяти тысяч долларов, включая гонорар, расходы и что там еще в голову взбредало, когда мы с Эрни выписывали счет. Нынче я буду счастлив и девяти сотням. У меня болит голова. Я готовлю себе новую порцию базилика и жую, жую, жую.

Третий день продолжается слежка. Сплю в машине, ем в загаженных крысами закусочных, глаза, которым нельзя пропустить ни одной детали, воспалены от напряжения. Я уже полтора часа сижу здесь и жду, когда загорятся окна спальни. Бесполезно фотографировать темные окна, а голых фактов из первых рук явно недостаточно — ревнивым женам плевать на то, что там видел или слышал нанятый детектив. Мы доверием не пользуемся, так что приходится покрутиться. Им нужны фотографии, да побольше. Некоторые желают видео, другие требуют магнитофонных записей, но всем нужны доказательства. Даже если бы я лично засвидетельствовал хихиканья, обжимания и сладкие рожи, которые мистер Омсмайер вечно строит безымянной особе женского пола, ни женой его, ни близкой родственницей не являющейся, даже если я всем нутром чую, какой тайфун страсти бушует в доме последние девяносто минут, для моей клиентки миссис Омсмайер все это ровно ничего не значит, пока я не смогу запечатлеть все эти увеселения на пленку. Хоть бы они зажгли этот чертов свет!

В гостиной оживает галогенная лампа, за занавесками возникают подрагивающие силуэты — пришел мой черед. Нащупать ручку дверцы, тихонечко нажать, и вот я уже снаружи, ковыляю в сторону дома, и фальшивые человеческие ноги подводят меня на каждом шагу. До чего забавно пляшет подо мною земля. Я стою, пытаясь вернуть равновесие, и снова его теряю. Лишь растущее рядом дерево спасает меня от падения.

Я не беспокоюсь, что меня увидят или услышат, но утром вряд ли кому понравится, если базилик вырубит меня прямо здесь, в палисаднике. Собравшись с силами, размявшись, плетусь кое-как через лужайку, перепрыгиваю низкую изгородь и попадаю в самую грязь. Все штаны заляпаны, да так и останутся, потому что у меня нет денег на химчистку.

Окна здесь невысоко, нижний край на уровне глаз. Сквозь тонкие занавески из какой-то хлопковой смеси особо не пофотографируешь. Силуэты теперь танцуют, призрачные фигуры движутся назад — два-три, влево — два-три, и, судя по приглушенным хрюканьям и всхлипам, они уже избавились от одежд и к бурной ночи готовы.

Навожу фокус, выстраиваю рамку для красивого такого, аккуратного снимка. Но не слишком аккуратного — никакой судья не удовлетворит при разводе завышенных требований о содержании, имея перед глазами прелюбодейский снимок с композицией в духе Анселя Адама. Тайное должно выглядеть тайным. Пусть это будет смазанный отпечаток, со случайным пятном, и всегда, всегда черно-белый.

Другой свет зажгли, на этот раз в коридоре. Теперь я различаю очертания, и становится ясно, что оба голубка сбросили облачение. Извиваются развернутые хвосты, выпущенные когти оставляют борозды на обоях. Страсть заставила парочку забыть о предосторожностях — я замечаю даже, что женщина швырнула оболочку млекопитающего на спинку дивана, спутанные светлые волосы разбросаны на мягких подушках, безжизненные человеческие руки свисают, будто серпантин. Сейчас они направляются по коридору в спальню и слишком увлечены друг другом, чтобы скрывать свое истинное обличье. Я должен попасть к окну этой спальни.

Мне удается выпрямиться, прежде чем я валюсь снова и думаю о том, что передвигаться ползком будет поудобнее, чем на чужих двоих. Внизу, конечно, грязно, вязко и слякотно, зато голова выше колен. На пути к цели я пересекаю великолепно обустроенный сад и тут же блюю в бегонии. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

Окно спальни расположено в эркере, скрытом, по счастью, разросшимися ветвями растущего поблизости дуба. Шторы хотя и задернуты, но неплотно, и через этот зазор я сделаю свои лучшие снимки. Заглядываю украдкой.

Мистер Омсмайер, дипломированный бухгалтер и отец трех очаровательных Игуанодонов, полностью сбросил человеческое обличье: когти ради безопасности убраны, хвост вытянут в необходимой для спаривания позиции, полный комплект бритвенно острых зубов пережевывает насыщенный половым аттрактантом воздух.

Он возвышается над своей пассией, Орнитомимом средних пропорций с симпатичной оболочкой яйца, тонкими лапами, закругленным клювом, обычной длины хвостом. Я не вижу в ней ничего особенного и понять не могу, зачем понадобилось мистеру Омсмайеру нарушать священные обеты брака, но, вероятно, вечному холостяку трудно уразуметь страсти, обуревающие женатых мужчин. Да мне, кстати говоря, и понимать ничего не нужно; я просто должен их сфотографировать.

Затвор срабатывает не так тихо, как хотелось бы, но это не имеет никакого значения при том шуме, что производят они в любовной горячке. Я щелкаю, стараясь использовать как можно больше кадров — миссис Омсмайер согласилась платить за все пленки, отснятые и проявленные мною за время расследования, так что если мне повезет, она возьмет на себя оплату и пары снимков, сделанных во время прошлогодней рыбалки на Бобровом ручье.

Они вошли в устойчивый ритм — раз-два, толчок, пауза, пауза, пауза, четыре-пять, пошел назад, пауза, пауза, и все сначала. Мистер О. становится все грубее, действуя в стиле забью-гвоздь-с-одного-удара, что мне уже доводилось видеть у прелюбодеев. В таких движениях бедрами чувствуется спешка, а еще, возможно, капелька раздражения. Его чешуйчатая шкура яростно трется о зеленого Орнитомима, и с каждым решительным ударом скрипит и сотрясается хрупкая кровать с пологом.

Они продолжают. И я продолжаю. Щелк-щелк-щелк.

Надеюсь, этот фотоальбомчик явится завершающим аккордом двухнедельного расследования, оказавшегося ни особенно легким, ни тем более интересным. Когда миссис Омсмайер явилась ко мне две недели назад и обрисовала ситуацию, я решил, что предстоит обычная работа с муженьком, зачастившем налево, чертовски скучная, однако за три дня вполне управишься, да и кредиторы на недельку отстанут. А поскольку она была первой дамой, зашедшей ко мне в бюро с тех пор, как меня изгнали из Совета, я взялся за дело не задумываясь. О том, что мистер Омсмайер как-то умудрился получить доступ ко множеству человеческих обличий и меняет их одно за одним без зазрения совести, она мне не сказала, но я вскоре сам это обнаружил. Запасные личины, конечно, дозволены в определенных ситуациях, но лишь должным образом и с использованием личного идентификационного номера оформленные. В наши дни слишком просто выдать себя за другого, чтобы еще динозавры начали менять внешность, как им заблагорассудится. Вопросов нет, это явное нарушение предписаний Совета, но я буду последним, кто стукнет на Омсмайера в эту чертову лавочку.